Новый проект Бахрушинского музея приурочили сразу к двум юбилеям: 210 лет со дня рождения Михаила Лермонтова и 150 лет со дня рождения Всеволода Мейерхольда. «Объединяющим» звеном для режиссера и писателя стал «Маскарад» — первая театральная пьеса Лермонтова, которую в Александринском императорском театре поставил Мейерхольд.
Всеволод Эмильевич начал репетировать «Маскарад» за два года до столетия Лермонтова. Премьеру масштабного, по-императорски роскошного спектакля намечали на 1914 год, но состоялась она только 27 февраля 1917-го — в день, когда всеобщая забастовка рабочих переросла в вооруженное восстание, а в Петрограде прозвучали первые выстрелы Февральской революции.
Шесть лет напряженных репетиций, около четырех тысяч эскизов от самого известного художника Императорской сцены Александра Головина, бюджет 300 тысяч царских рублей (или 150 000 тогдашних долларов)…
Мейерхольд работал тщательно и требовательно: от каждого из актеров требовал досконально знать биографию своего персонажа, вместе со сценографом создавал образы для каждого — даже самого мимолетного — посетителя балов и маскарада. Спектакль он, следуя замыслу Лермонтова, разделил на пять картин, которые предваряли пять занавесов. Ткани для костюмов и драпировки сцены подбирал в Европе. По словам сотрудников Бахрушинского музея, на финальные сцены отпевания Нины Арбениной Мейерхольда вдохновили величественные Помпеи — некогда пылающий вулкан стал одним из символов тлена и метафорой места, где раньше кипели нешуточные страсти.
Первое впечатление от представленных на выставке архивов — восхищение размахом и продуманностью сценического мира. Говорят, что Головин придумывал даже карты для игорного стола. А Мейерхольд очень внимательно следил, чтобы спектакль, расцвеченный пестротой декораций, несся вперед стремительно, будто мазурка. «Маскарад» Мейерхольда, детально описанный в переписках и воспоминаниях, предстал перед зрителями в своем визуальном воплощении. О том, что значил образ Маскарада для Лермонтова и Мейерхольда, рассказывает Тамара Тихоновна Бурлакова:
— Мейерхольд идет за Лермонтовым. Маскарад — это форма бала, бал и во времена Лермонтова, и в начале XX века, конечно, был важным элементом культуры дворянского быта. Он не был только развлечением, он был и брачной конторой, и модной школой, и пространством делового общения, ярмаркой невест… Но на балах существовало достаточно жесткая грамматика: владеющий этой грамматикой мог принадлежать к высшему обществу. Маскарад, где человек надевал маску и облачался другой в костюм, стирал демократичную линию этикета в общении и там можно было уже не следовать жесткой грамматике, а можно было интриговать, можно было обращаться друг к другу на «ты». И, естественно, в этом пространстве, прекрасном, радостном, веселом, могли разворачиваться и драмы, которые, как у Лермонтова, заканчиваются смертью.
Тамара Тихоновна напоминает и о том, что для Мейерхольда и Лермонтова маскарад, как процесс, был схож с игрой, и игра эта была не только актерской:
— Маскарад — это и форма игры, это форма баланса. Прекрасно об этом написал психолог Эрик Берн, который говорил, что в обычной жизни люди не допускают сближения, а в игре-маскараде, в которой стираются сословные и социальные различия, допускает.
На выставке учитывают оба этих настроения: и балы, и игру. Густонаселенный «Маскарад» — прежде всего «драма страстей». Эскизы костюмов, макеты декораций и планы мизансцен сохраняют в себе и чрезмерный азарт, и боевой запал. Вокруг самой пьесы, вокруг постановки Мейерхольда и последующих советских спектаклей все получается очень жгучим.
Эскизов костюмов, макетов декораций и планов мизансцен даже с музейной «дистанции» поражают масштабами (говорят, что столько эскизов Александра Головина в одном месте показывают нечасто) и чередой сменяющихся лиц, каждое из которых продумано и прописано режиссером.
Кроме Мейерхольда в Бахрушинском музее вспоминают и другие значимые постановки этой пьесы: 21 июня 1941 года на сцене Театра Вахтангова представили свой «Маскарад». Режиссер Андрей Тутышкин пригласил на роль художника по костюмам ленинградца Георгия Мосеева. В 1950-м свою версию спектакля на сцене Театра Моссовета представил легендарный Юрий Завадский. В Малом театре «Маскарад» показали в 1962 году: сценографией занимался Энар Стенберг — сын Георгия Стенберга — одного из самых известных художников-соавторов Александра Таирова.
О культуре лермонтовских балов напоминают и овеществленные экспонаты. Символика бала весьма многообразна: частью «грамматики» становятся маски, сумочки, шарфы, веера. Один из экспонатов — ридикюль Алисы Коонен.
«Мостик» к современному театру проводят через спектакль Валерия Фокина «Маскарад. Воспоминания будущего», премьера которого состоялась в 2014 году. Из Александринского театра на выставку привезли два костюма, один из которых принадлежит Звездичу.
Сотрудники Бахрушинского музея подчеркивают, что «Маскарад» — пьеса довольно мистическая: якобы она предваряет ключевые исторические перемены. Впрочем, увидеть «Маскарад» таким, как его представили на выставке, — это тоже своего рода потрясение.
